Подрастал мальчишка для… войны

Михаил Антонович Лагодич – последний из уроженцев деревни Радовня фронтовик. 
- Когда началась война, мне шел четырнадцатый год, - вспоминает ветеран. – Я перешел в седьмой класс Ивановской школы (всего семеро деревенских детей ее посещали). Пешком ходили на занятия. 
В это довоенное время люди жили спокойно. Трудились каждый на своем клочке земли, которая кормила и одевала; держали коровку, поросят и другую домашнюю живность… 
Весть о нападении фашистской Германии выбила население из привычной колеи. Все были растеряны, но никто не предполагал, насколько кровопролитной и затяжной будет война.
Впервые в деревне появились чужаки уже в самом начале войны. Цепкая память подростка зафиксировала моменты прохождения по деревенской улице гитлеровской кавалерии. Тогда враги не останавливались на постой, не воевали с мирными жителями - иные цели преследовали.
Настоящим бедствием для людей стало появление военных вражеской армии в 1944 году. Это были венгерские войска – мадьяры, как называли их в деревне. Остановились они возле деревни Снитово, где охраняли железнодорожное полотно. В Радовню приходили грабить население: забирали еду, лошадей, имущество. 
- Особенно злобствовали враги после подрывных операций партизан: жгли дома, расстреливали всех, кто на глаза попадался, - припоминает Михаил Антонович. – Женщину, Галушко ее фамилия (ветеран пытается объяснить, о ком идет речь, используя для этого деревенские прозвища, родословные), с сынишкой, которые перебегали из соседского дома в свой, скосили автоматной очередью. Прысю расстреляли в ее же доме, затем дом подожгли, в огне сгорело и тело женщины. Провокатор выдал фашистам взорвавшего мост комсомольца-партизана Григория Киевца, впоследствии расстрелянного. Такая же участь в тот день настигла и родителей героя…
Ветеран тяжело проглатывает сухой комок, запекшийся в горле, и продолжает: 
- Когда враги наведывались в деревню, мать и бабушка (отец был на фронте) старались нас, детей, прятать в лесу. Помню, бежим, а по нам строчит пулеметная очередь, пули свистят… Но Бог миловал. Мама с бабушкой прятались в борозде. А 16 июля 1944 года советские войска освободили наш район, - суровое лицо ветерана светлеет, даже морщинки разглаживаются. - Вот радость-то была! Такая радость раз в жизни бывает! Мы в Иваново специально бегали, чтобы встретить наших солдат. По нынешней улице Ленина шла артиллерия. Артиллеристы остановились. Мы подошли к машинам, стали разговаривать. Но недолог был разговор. Прозвучала команда: «Моторы!» - и колонна двинулась в направлении Бреста.
А через месяц объявили всеобщую мобилизацию. Только из нашей деревни, как сейчас помню, повестки тогда получили пятьдесят шесть человек, в том числе и я да еще семь-восемь моих сверстников – восемнадцатилетних парней. 
Мать, провожая меня на войну, умывается слезами да причитает по-бабьи, сухари в котомке в руки сует, а меня гордость распирает: а как же иначе, ведь я буду Родину защищать. 
…Впереди маячили окутанные гарью да пороховым дымом, изрешеченные снарядами мучительные военные версты. И было неизвестно, существовала ли средь предстоящих незнакомых дорог та, что вела обратно к родному порогу. 
Молодые ребята, получившие повестки, сначала были направлены в Пинск, затем – в Минск в запасной полк, где три месяца постигали пехотную науку, учились возводить переправы, обучались саперному делу. Затем всех погрузили в вагоны и отправили в недавно освобожденный украинский город Львов. Оттуда пешком через горы шли на Ужгород, пытаясь настичь отодвигающийся фронт. Так дошли до Чехословакии, где близ города Прешов догнали-таки часть, в которую были изначально определены. 
- Фронтовики 4-го Украинского фронта встретили нас радушно, приняли в фронтовую семью, - продолжает ветеран. - Бывалые вояки радовались пополнению. Нас разбросали по батальонам. В своем отделении я остался один из тех двух сотен новобранцев, что вместе догоняли фронт.
Сразу же выдали автомат, гранаты, патроны, миноискатель.

Шел по войне по-пластунски

С наступлением ночи отправились обезвреживать минную полосу, чтобы расчистить проход танкам. Спрашиваете, было ли страшно? Чего кривить душой, да, было страшно, поначалу очень страшно. Ползешь по-пластунски под покровом ночной мглы, тишина натянута, как тетива лука. Одно неосторожное движение – и смерть, которая затаилась совсем рядом, взорвет эту тишину на тысячи осколков. «Только бы не ошибиться», - лихорадочно стучит в голове. На ощупь проверишь каждую пядь земли. А потом вроде бы и отступает страх, только одно сверлит мозг: «Надо выполнить задание, только бы успеть до рассвета». Как только первый солнечный блик прорежет ночное небо – прощай, тишина! Враг не дремлет.
Саперы строили переправы, мосты. Элементы моста заготавливали заранее, в лесу, а с приходом темноты настилали доски через речку, устраивая переправу. И опять спешили управиться, пока не забрезжит утро, старались оставаться незамеченными. Иначе, если засекут фашисты, наутро прилетит вражеский самолет и разбомбит то, что сооружали с таким упорством и риском для жизни.
- Бывало, идут наши танки по дороге. Эдак десять-пятнадцать, а мы, саперы, фугасы снимаем, путь танкам расчищаем и в бой с пехотинцами вместе идем.
Голос ветерана срывается: 
- Подбили танк, а в нем… тяжело раненные танкисты заживо горят. До сих пор помню приторно-сладкий запах жаренного человеческого мяса. Боже мой!..
И столько в этом возгласе боли, страдания, что кажется, не семь десятков лет тому назад, а вчера это было!
- Перед каждым боем особенно остро осознаешь, как хочется жить. «Только бы возвратиться назад», - преодолев душевную муку, продолжает рассказ ветеран. 
И я понимаю, что память сапера – минное поле. Взрывается горячей вспышкой от каждого прикосновения к спрятанному в глубинах сознания воспоминанию.
Сколько боевых друзей хоронили! Чаще, в общественных местах: около храма или школы… И такая тяжесть! Такая тоска! И сердце жжет мысль: «Вот сегодня я хороню. А завтра… меня вот также».
Фразы звучат отчетливо, с расстановкой, словно выстреливают.
 - В одном из боев в одно мгновение друга ранило, артиллериста, и лошадь убило, еще одного артиллериста ранило (били из миномета). Я стоял тут же, не мог с места сдвинуться, словно в землю врос. Меня даже не зацепило. Как меня не убило, просто уму непостижимо! Подобных моментов было много: пули свистят у головы. «Ну, - думал, - сейчас ударит». И надо же! Смерть совсем рядом собирала свою кровавую жертву, но меня не касалась.
Примечательно, что все близкие родственники ветерана, воевавшие на войне, возвратились с полей сражений живыми. Редким семьям выпало такое счастье.
- Весть о взятии Берлина настигла нас на подступах к Праге (сорок километров оставалось до столицы Чехословакии), - память былого сапера на ощупь прикасается к очередному эпизоду военной хроники. - Пражане-патриоты с приближением советских войск начали вооруженное восстание против немецко-фашистских захватчиков. На улицах города завязались жестокие бои. Повстанцы, руководимые коммунистами, сражались стойко, мужественно. Фашисты бросили на подавление восстания значительные силы. Гитлеровцы хотели во что бы то ни стало разгромить отряды чехословацких патриотов. Слабо вооруженные жители Праги изнемогали в неравной борьбе. Они связались с нами по рации: верили, что получат помощь от Красной Армии, и не ошиблись. 
Кто на машинах, кто на танках, подошли мы к Праге. Пражане встретили нас ликованием. Почти миллионная вражеская группировка, зажатая в тиски, в большей своей части капитулировала. Десятка два эсесовских и власовских генералов, много офицеров были тогда взяты в плен. Рядовых немцев отпускали со словами: «Езжайте домой и стройте социалистическую Германию!» После Девятого Мая еще недели полторы воевали.
С разгромом немецких войск в Чехословакии была полностью завершена ликвидация всех вооруженных сил фашистской Германии.
Потом в Праге прошел праздничный парад советских войск в честь победы. По улице города торжественно шествовали танки, артиллерия. Состоялся всеобщий митинг.
После этого скитальческие дороги повернули в обратном направлении – к дому: где ехали, где шли – и так 800 километров – до Львова, от Львова поездом – до Черновцов, где старших отпустили домой, а молодых отправили в действующий  полк. 
Сначала служил в украинском городе Могилев-Подольский Винницкой области в караульной службе. Наводили мосты через Днестр, посещали занятия по понтонному делу. Полгода жили в деревне близ города (охраняли мосты). Подружились с местным населением. С дедом Якимом рыбу ловили. Там же встретил свою первую любовь - чернявую украинку Зинаиду. Разговорчивая, шутливая такая девушка была, всегда радостная.
Потом перевели в город Новый Самбор Львовской области, где и прослужил до демобилизации. Здесь вели борьбу с бандеровцами.

У памяти нет забвения

- Демобилизовался я в 1950 году. В деревне проводились собрания с агитацией вступления в колхоз. Люди по-разному относились к нововведению. Но мало-помалу началась колхозная жизнь.
Ивановский отдел культуры направил меня на работу заведующим клубом в деревне Гневчицы. Был избран секретарем комсомольской организации, оживил работу с молодежью (действовали драматический и хоровой кружки). Хоть и бедновато жили, но задорно, весело. Молодежи было много.
Спустя какое-то время меня назначили директором Крытышинского сельского Дома культуры. Вступил в партию. Как партийный работник, был избран секретарем парторганизации колхоза. Вскоре порекомендовали на должность заведующего животноводством колхоза. Позже я - председатель Крытышинского сельисполкома, после обучения на бухгалтерских курсах в Бресте – бухгалтер сельисполкома.
Еще работая в Крытышинском клубе, познакомился со своей будущей супругой Александрой Семеновной, уроженкой города Речица Гомельской области, которая приехала по направлению на работу в Радовнянскую начальную школу. С ней родили и воспитали сына и дочь. У каждого из детей - уже свои взрослые дети. Так и жизнь пробежала, - подводит итог ветеран. – На зиму уезжаю к дочери в Пинск или к сыну в Иваново. Но тянет домой. Здесь для меня благодатное место. Только пусто в деревне стало. Вот и сосед мой Володя (мы с ним вместе на фронт уходили) умер. Не с кем былое вспомнить…
- Михаил Антонович, ведь столько воды утекло, столько было радостных, счастливых дней. Время стирает плохое. О войне бы тоже позабыть пора, - я специально формулирую вопрос таким образом, надеясь услышать утвердительный ответ.
Но старый сапер не спешит соглашаться. «Что знаешь ты, дитя, о войне?» - читаю в глазах ветерана и вижу, как в их глубине тревожным сполохом полыхнула война.
- Да, много времени прошло, спорить не стану. Ан нет, не забывается, не исчезает из памяти война, - не поддавшись на провокацию, отвечает ветеран. Голос поначалу звучит как-то отстраненно, словно памятью человек еще не совсем возвратился откуда-то издалека. Я даже смею предположить, откуда. Конечно же, со страшного минного поля войны, засеянного смертельным металлом, с минного поля своей памяти.
- Хорошо помню войну, - повторяет только что сказанное ветеран. - Даже сны о войне снятся. Бывает, боевые товарищи приснятся … Хорошие были ребята. Не суровые, не озлобленные тяжелыми фронтовыми буднями, а весельчаки-балагуры. Многие играли на гармошке, песни любили петь …
Сквозь оконное стекло в комнату прокрадывается шаловливый солнечный лучик, подрагивает на пиджаке ветерана, украшенном орденом Отечественной войны, медалями «За боевые заслуги», «За отвагу», «За взятие Праги», «За победу над Германией» и другими наградными знаками. Седой сапер рассказывает о наградах. 
Слушая этот рассказ, я понимаю, что война для ветерана действительно не окончилась. А еще я осознала, что эта война сгустком боли останется и во мне. Я же, в свою очередь, передам ее своим детям. Чтобы не прервалась связующая нить поколений, чтобы не повторилась война.

Ирина СОЛОМКА.

Соломка, Ирина На минном поле памяти / И. Соломка // Чырвоная звязда. - 2014. - 2 июля